Русские – не славяне? - Александр Пересвет

Наконец, и В. В. Седов указывает:

…позднезарубинецкие древности и эволюционирующие из них древности третьей четверти I тысячелетия н. э. типа Тушемля-Банцеровщины-Колочина не обнаруживают преемственности с верхнеднепровскими, достоверно славянскими памятниками VIII–X вв.

А позднезарубинецкие древности и не могли быть базой для славянских! Ибо между ними лежит еще, как минимум, пласт киевской культуры. Зато позднезарубинецкие люди без всяких натяжек оказываются все теми же осколками разбитых «зарубинцев», часть которых просто не могла не убежать в здешние леса и не присоединиться к местным и родственным им венедам.

Ну а впоследствии В. В. Седов сформулировал итог афористично:

… ничто не мешает признать носителей тушемлинского-банцеровской культуры одной из диалектно-племенных группировок раннесредневекового славянства.

Впоследствии эти люди влились в местную среду и постепенно растворились в массах финноязычного населения. По этой причине В. В. Седов полагает, что в летописи эти люди вошли под именем меря:

Весьма вероятно, что в период становления Древнерусского государства это племенное образование называлось мерей. Этноним проживавшего на этой территории поволжско-финского племени был, как это нередко наблюдается в древней истории, перенесен и на пришлое население. Во всяком случае, когда летописец писал, что «перьвии насельници в Новегороде словене в Полотьски кривичи, а в Ростове меря…», он имел в виду, по всей вероятности, славян, занявших земли мери, а не финноязычное население этого края.

Меря, говорит В. В. Седов? Он — большой ученый, и он, наверное, прав. Вот только сам же признает: «люди браслетообразных колец» не закончили своего существования, растворившись в мери. Эти украшения были в употреблении вплоть до XIII века включительно.

Что получается в итоге?

Посткиевская культура — потому славянообразная.

Автохтонная — в отличие от сплошь пришлых «дунайских» славянских племен, вошедших в наши летописи в качестве «фундамента» для русского государства.

Культура, сохранившая свое своеобразие вплоть до татаро-монгольского нашествия и в то же время органично-местная.

Словом, если это пришельцы, то неясно, откуда они пришли. Их «предков», которые носили бы такие же кольца где-то в другом месте, пока не обнаружили. А вот то, что находки браслетообразных височных колец длинным языком протянулись откуда-то из Понеманья, —

— позволяет предположить, что это население происходит как раз оттуда, где древние авторы помещали венедов (см. рис. 29).

Обратите, кстати, внимание, где фиксируется тушемлинская культура (см. рис. 30):

Так что это они воплощают в себе следы жизни тех самых «лесных» жителей, что всегда были «тылом» более организованных культур носителей группы R1a1 в лесостепном пограничье. Среди восточных финнов они действительно пришлые — они ведь тоже уходили из обжитых лесов, попав, как и прочие, под воздействие экологической катастрофы. Той самой, когда начались холода и мокрота, пахотные земли стали заболачиваться, реки — разливаться. Но в целом они — местные, и между финскими культурами они действительно всего лишь вклинились, принеся в эти земли характерные для славян, но не совместимые ни с одним из известных племен височные кольца.

ИТАК:

452 год — середина VI века. Под воздействием внешних и внутренних факторов распался нестойкий конгломерат народов в рамках гуннского протогосударства. Гуннская держава перестала существовать. На ее обломках образовались новые народы или восстановились прежние. Этот процесс, однако, сопровождался масштабным кровавым хаосом в Степи и Лесостепи, который привел к новому оттоку носителей R1a1 в леса. В условиях дальнейшего постгуннского хаоса и прошедших неблагоприятных изменений климата киевская группировка населения лесостепной зоны распалась на ряд посткиевских культур. Одна из них — пеньковская — расселилась от Днепра в юго-западном направлении до Дуная. Другая — колочинская — осела на северо-восточных границах пеньковцев. Оставшаяся же часть населения киевской культуры начала мигрировать в прочих направлениях. Часть его снова приходит в северные леса, где содействует ряду трансфрмаций местных балтских и финских культур. А часть, добравшись до обитавших тут «лесных» венедов, образует тушемлинскую общность, отличающуюся от других славянских общностей характерными височными кольцами. Под влиянием экологического кризиса эта группировка распространилась от Немана до Оки, дав наблюдаемое ныне массовое присутствие в здешнем населении гаплогруппы R1a1 (см. рис. 31).

Рис. 31. Генеалогическое древо

Глава 17

Пеньковская культура

От нижнего Днестра на западе и до Северского Донца на востоке археология видит сегодня единую культурную общность (см. рис. 32).

Рис. 32. Основные памятники пеньковской культуры: а — поселения; б — могильники. Ареалы: в — пражско-корчакской культуры; г — колочинской культуры; д — ипотешти-кындештской культуры; е — культуры морешти; ж — византийские города и крепости; з — памятники кочевых племен

Это характерная посуда, откапываемая сегодня по Днепру от устья Роси до Запорожья, по Южному Бугу и в междуречье Днестра и Прута. В основном это горшки со слабопрофилированным верхним краем и овально-округлым туловом, плоские глиняные диски и сковороды и изредка миски.

Миски — это важно. Миски характерны для черняховского населения. И вообще их считают как раз отличительным признаком германских по генезису культур. В отличие от славянских — «горшечных». Так что «пеньковцы» очевиднейшим образом являются людьми, которые освоили и приняли часть германского культурного наследия.

Но в целом посуда этой общности имеет довольно непритязательный облик: толстые стенки, поверхность неровная, украшения и орнамент редки. Что характерно, как мы помним, для лесных, венедских жителей.

Основной тип жилища этой культуры — полуземлянка площадью от 12 до 20 кв. м, с глубиной котлована до 1 м и с земляным, «материковым», полом. Стены по преимуществу срубного типа. Крыши были двускатными и состояли из жердей, перекрытых слоем утрамбованной глины. Встречаются также и дома с центральным опорным столбом, от которого скаты шли на четыре стороны.

Интерьер, впрочем, убогонький у всех. Из меблировки — только пристенные лавки. Печь — сначала очаг, затем, с развитием инноваций, — каменка. В общем, никакого сравнения с «длинными домами» готов. Но мучительно знакомо по прежним земледельческим культурам Среднего Поднепровья. Включая киевскую.

Хоронили покойников в грунте. Курганов эта культура не знает. Обычное трупоположение соседствовало с захоронениями кремированных останков в неглубоких, преимущественно цилиндрических ямках диаметрами 0,4–0,6 м и глубиной 0,3–0,5 м. И что характерно: этот биритуализм отличает данную культуру с самого начала. Словно принадлежит продуктам пограничной метисации: живем одинаково, говорим на одном языке, но предков своих помним и почитаем по-разному.

Впрочем, такое же характерно и для черняховских погребений.

Оружия найдено немного. Надо полагать, не из-за миролюбия носителей этой культуры, а в силу того, что оно было дорого. И за здорово живешь в могилу его тебе не положат.

Но стрелы здесь находят гуннского (трехлопастные) и германского (ланцетовидного) типа. Ланцетовидны же и наконечники копий.

На этой же территории от Днестра до Северского Донца встречаются практически однотипные поселения. При этом примечательна их «гнездовая» структура: несколько мелких поселений явно тяготели друг к другу. А вместе — с очевидностью составляли территориальную общину. Тот же самый принцип мы видели ранее и увидим и далее.

В работе одного из известных наших археологов В. В. Седова «Славяне раннего Средневековья», откуда я и привожу многие данные, помещена карта. На ней видно, как распределяются эти поселения — вдоль русел рек, этакими ласточкиными гнездами по их берегам. Что, в общем, понятно и определяемо природой: в безводной степи земледельцу особенно не развернуться. Да и ареал это другого типа хозяйствования — скотоводческого. А там такой тип хозяев, с которыми лучше не делить одного пространства.

Хотя, судя по поселениям этой культуры, при наличии кардинальной разницы в экономическом укладе коренных политических противоречий с кочевниками у нее не было. Поселения открытые, защищенные лишь естественными преградами — реками, лесами да болотами. То есть от небольшой самодеятельной банды экспроприаторов укрыться-отбиться возможно. А постоянной опасности нападения, судя по всему, здесь не ощущали. И это в послегуннское время!